— Плохо дело, — сказала Трой. — Ты выглядишь, как тот джентльмен на шестиметровом полотне в Люксембурге. Помнишь, на нем мятая в пятнах рубашка и он во все глаза смотрит на Париса из-за великолепных пышных занавесей? Я думаю, картина называется «Безнадежный рассвет»! А его неразборчивая возлюбленная спит на слоноподобном ложе. Помнишь или нет?
— Не помню. Но уж коли речь зашла о неразборчивых спящих женщинах, не поспать ли и тебе еще немного?
— Господи, пожалей меня! — посетовала Трой. — Меня не кусали мухи це-це. И прошло девять часов, с той поры как я легла в кровать, чтоб ее черти унесли.
— Замечательно, замечательно.
— Что случилось, Рори?
— Нечто такое, что нам не нравится.
— Не может быть.
— Ты все равно узнаешь, поэтому я могу в двух словах рассказать тебе, в чем дело. Помнишь того вульгарного аккордеониста — мы его видели на сцене — у него еще такие зубы и волосы.
— Ты хочешь сказать…
— Кто-то проткнул его подобием кинжала, сделанного из куска зонтика и стилета.
— Поразительно!
Элейну пришлось дать некоторые пояснения.
— Так-так, но когда, — Трой пристально посмотрела на мужа, — ты должен быть в Скотленд-Ярде?
— В десять.
— Чудесно. У тебя целых два часа на отдых и завтрак. Доброе утро, дорогой.
— Фокс в ванной комнате. Я знаю, что недостаточно чист для дамской спальни.
— Кто сказал?
— Если не возражаешь — никто. — Он обнял жену и склонил голову. — Ты не возражаешь, Трой, если сегодня у нас погостит Фокс?
— Нет, если ты этого хочешь, дорогой.
— Да, хочу. Как сильно, по-твоему, я люблю тебя?
— Слов мне недостаточно, — сказала Трой, подражая позднему Гарри Тейту.
— Мне тоже.
— Мистер Фокс уже выходит из ванной, ступай и ты туда.
— Вы правы. Доброе утро, миссис Куиверфул.
По пути в ванную комнату Элейн заглянул к Фоксу. Тот лежал в комнате для гостей на кровати — без куртки, но безукоризненно аккуратный; это относилось к его влажным волосам, выбритому до блеска подбородку, даже к рубашке, плотно облегающей его рельефные мышцы. Он лежал с закрытыми глазами, но сразу открыл их, как только в комнату заглянул Элейн.
— Я зайду за вами в половине десятого, — сказал Элейн. — Вы знаете, бригадир Фокс, что чуть не стали крестным отцом?
Глаза Фокса расширились от удивления, поэтому Элейн закрыл дверь и, насвистывая, пошел в ванную.
Глава IX
Скотлен-Ярд
1
В десять тридцать утра в кабинете старшего инспектора в Новом Скотленд-Ярде уже вовсю работал механизм дознания, принятый при расследовании преступлений с убийством человека.
Сидя за рабочим столом, Элейн приготовился выслушать донесения сержантов Гибсона, Уотсона, Скотта и Сэллиса. На лице Фокса появилось смешанное выражение добродушия и строгости, обычное, когда его подчиненные отчитываются о результатах наблюдения, сверяясь с собственной записной книжкой. Отчеты должны были представить шестеро спокойных и рассудительных работников. Рано утром этого дня в других районах Лондона капитан Энтуисл, эксперт по баллистике, вставил в ствол револьвера дротик, сделанный из части зонта, и произвел выстрел в мешок с песком; мистер Кэррик, аналитик, провел несколько экспериментов на пробке с целью установить, следы каких именно масел присутствуют на ее поверхности, а сэр Грэнтли Мортон, известный патологоанатом, которому ассистировал доктор Кертис, вскрыл грудную клетку Карлоса Риверы и с величайшими предосторожностями извлек из нее сердце убитого.
— Прекрасно, берите стулья, садитесь, курите, если есть желание, — сказал Элейн. — Мы проводим совместное обсуждение.
Когда все расселись, Элейн указал черенком трубки на сержанта с массивным подбородком, соломенного цвета волосами и никогда не исчезавшим выражением изумления на лице.
— Вы провели обыск к квартире убитого, верно, Гибсон? Начнем с вас.
Гибсон провел большим пальцем по сгибу своей записной книжки, с явным удивлением посмотрел в нее и высоким голосом начал:
— Убитый мужчина по имени Карлос Ривера проживал по адресу: 102, Бедфорд-Мэншнс, Остерли-сквер, служебные помещения. Годовая арендная плата 500 фунтов стерлингов.
— Почему бы всем нам не заиграть на аккордеонах? — бросил Фокс.
— В три часа ночи, — продолжал Гибсон своим пронзительным голосом, — имея на руках ордер на обыск, я открыл дверь вышеупомянутого помещения с помощью ключа на кольце, взятого с тела убитого. В квартире имеются прихожая размерами два на два с половиной метра, гостиная три с половиной на четыре метра и спальня три на три метра. В гостиной на полу толстый лиловый ковер, на окнах от потолка до пола лиловые сатиновые шторы.
— Держите меня! — пробормотал Элейн. — Лиловые!
— Вы можете называть их траурными, мистер Элейн.
— Хорошо, продолжайте.
— Кушетка, обитая зеленым бархатом, три кресла к ней, обеденный стол, шесть стульев к нему, открытый камин. Обои на стенах с изображением фавнов. Семь подушек, зеленый и лиловый сатин. — Он взглянул на Элейна. — Прошу прощения, мистер Элейн. Что-нибудь не так?
— Ничего, ничего. Продолжайте.
— Книжная полка. Четырнадцать книг. На иностранном языке. Четыре из них в розыскных списках полиции. Четыре картины.
— И какие же? — спросил Фокс.
— Какое вам дело, вы, грязный старикашка, — сказал Элейн.
— Два эскиза обнаженной натуры, мистер Фокс, из тех, что вы называете настенной живописью. Две другие — еще хлеще. Четыре портсигара. Сигареты обычные. Из каждого портсигара вынуто по одной сигарете. Настенный сейф. Цифровой замок, но в записной книжке убитого комбинация нужных цифр. Внутри сейфа…
— Подождите минутку, — сказал Элейн. — Во всех квартирах этого дома установлены сейфы?
— Я выяснил, сэр, что сейф установил убитый.
— Хорошо. Продолжайте.
— Из сейфа я вынул некоторое количество бумаг, два гроссбуха, или учетных журнала, и запертый ящик для наличности с тремя сотнями фунтов мелкими банкнотами плюс тринадцать шиллингов серебром. — Гибсон сделал паузу.
— Та-так, — сказал Фокс. — Может быть, хоть теперь у нас что-то проявится.
— Я оставил опись содержимого в сейфе и запер его, — несколько неуверенно сказал Гибсон, возможно обескураженный чрезмерной прозаичностью своей последней фразы. — Мне продолжать о содержимом сейфа, сэр, или перейти к спальне?
— Сомневаюсь, что вынесу спальню, — сказал Элейн, — однако, продолжайте.
— Она в черных тонах, сэр. Всюду черный сатин.
— Вы это все занесли в свою записную книжку? — вдруг спросил Фокс. — Насчет колеров и сатина?
— Нам было приказано работать предельно тщательно, мистер Фокс.
— Все имеет свою середину, — торжественно провозгласил Фокс. — Прошу прощения, мистер Элейн.
— Ничего страшного, бригадир Фокс. Итак, о спальне, Гибсон.
В дотошном гибсоновом описании не было ничего интересного, если не считать того, что Ривера носил черные сатиновые пижамы с вышитыми на них собственными инициалами, и это, как предположил Элейн, является убедительным доказательством мерзкого характера убитого. Гибсон выложил на стол все, что находилось в сейфе Риверы. Элейн взял себе журналы, а Фокс — пачку писем. На некоторое время в комнате воцарилась тишина, нарушаемая только шорохом бумаги.
И вдруг Фокс положил руку на колено Элейна. Тот, не поднимая головы, буркнул:
— Ну?
— Вы только послушайте, сэр, — проворчал Фокс, — это нечто из ряда вон.
— Давайте.
«Как сладостны, — читал Фокс, — первые ростки любви! Как нежна первая крошечная печечка, которую легко убивает мороз! Прикасайтесь к ней деликатно, дорогой юноша, иначе ее аромат будет утерян для вас навеки».
— Душевно! — прошептал сержант Скотт.
— «Вы говорите, что она переменчива, — продолжал читать Фокс. — Таков и весенний день. Наберитесь терпения. Дождитесь, когда распустятся первые цветы. Если вы хотите получить от меня личное и т. п.»
Фокс снял очки и уставился на шефа.
— Что вы имеете в виду под «и т. п.», Фокс? Почему не читаете до конца?
— Здесь так написано: «т. п.». На этом все. Посмотрите.
Он расправил листок голубой бумаги на столе перед Элейном. Печать была плотной, строка к строке. В верхней части стоял почтовый адрес дома «Герцогская Застава».
— А что вы держите у себя за спиной? — спросил Элейн.
Фокс положил перед собой другой листок. Это была вырезка, отпечатанная на бумаге того сорта, который предпочитают некоторые из наиболее экзотических журналов. Элейн прочитал вырезку вслух:
